ЮРЬЕВ
19.05.2013, 22:22
Психофизиологическая экспертиза: следы или смыслы?
А.Ю.Кузнецов, Краснодар, 2008г.
Со времени первой психофизиологической экспертизы прошло немало лет. С началом практического ее внедрения в жизнь начали возникать неизбежные вопросы научного и методического обоснования.
Различные авторы предлагают свои экспертные методики, претендующие на принятие их в качестве единого образца. Наиболее известна «Видовая экспертная методика производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа» (1), подготовленная коллективом авторов в составе: Иванова Л.Н., кандидата медицинских наук; Комиссаровой Я.В., кандидата юридических наук, члена Совета Учебно-методического объединения образовательных учреждений профессионального образования в области судебной экспертизы; Пеленицына А.Б., кандидата биологических наук; Федоренко В.Н., кандидата биологических наук.
Указанными авторами проведена достаточно большая и качественная работа, но полагаю, мнение этого коллектива авторов все-таки не отражает "единого научно-методического подхода. Вызывают сомнение декларируемые цели и принципы решения экспертных задач: «В компетенцию полиграфолога входит формулирование вывода о степени информированности обследуемого лица о событии или его деталях, интересующих инициатора ПФИ, обусловленной наличием (отсутствием) в памяти человека образов, сформировавшихся в связи со случившимся. Данный вывод по форме может быть категорическим, однозначным, безусловным. Поскольку его правильное истолкование без использования специальных знаний в области полиграфологии затруднительно, полиграфолог также должен вынести суждение об обстоятельствах получения обследуемым лицом информации о событии, послужившем поводом для проведения ПФИ. При этом вывод полиграфолога может быть либо категорическим условным, либо вероятным. Поскольку число возможных вариантов расследуемого события не является конечным, а данные, содержащиеся в материалах дела, используемые при проведении ПФИ, преимущественно, нельзя считать доказанными, вывод об обстоятельствах формирования в памяти человека образов, связанных с событием, послужившим поводом для проведения ПФИ, следует давать в вероятной форме. При наличии достаточных данных может быть сформулирован категорический вывод о существовании (отсутствии) причинной связи между идеальными следами и обстоятельствами, повлекшими их образование, который в любом случае является условным и должен включать ссылку на то, что сделан он с учетом данных, содержащихся в материалах дела, либо сообщенных полиграфологу обследуемым лицом».(1)
В самом деле, заключение эксперта может являться источником как прямых, так и косвенных доказательств. Это зависит, прежде всего, от того, какие именно обстоятельства подлежат доказыванию по конкретному делу в соответствии с общими указаниями, содержащимися в УПК.
Воспользуемся авторским подходом к ПФЭ как к аналогу криминалистической экспертизы и попытаемся осмыслить применимость предлагаемых авторами подходов к формулировкам выводов эксперта.
Наибольшую силу имеют выводы эксперта об индивидуальном тождестве (идентификация отпечатка пальца, следы обуви и т. п.). На
практике такие формы считаются наиболее веским, а иногда и неопровержимым доказательством. Это действительно так, однако при одном условии — если идентифицированный след не мог быть оставлен при обстоятельствах, не связанных с преступлением. В случае с материальными следами, это устанавливается не экспертным, а следственным путем доказательством того, что лицо не могло быть на месте происшествия раньше или позже момента совершения преступления (вспомним Штирлица). Допустим, эксперт при ПФИ выявил наличие информированности обследуемого лица о событии (его деталях) и сделал первую
категоричную часть вывода: "В ходе проведенного исследования были выявлены психофизиологические реакции, свидетельствующие о том, что гражданин(ка) – Ф.И.О. располагает информацией о деталях случившегося" . Эта информированность сама по себе могла бы являться веским и неопровержимым доказательством, если следственным путем было доказано, что лицо не могло стать "информированным" в любое другое указанное им время, кроме момента самого события и любым другим способом: от свидетелей, потерпевших, сотрудников милиции, от присутствия в качестве понятого, от неизвестного незнакомого лица, от "кого-то из знакомых, конкретно кого не помню" и т.д. Таким образом, вероятность того, что лицо стало "информированным" именно в момент события, будет равна 50% если не доказана невозможность обратного, что соответствует и вероятности причастности лица к преступлению, равной 50%. Такие выводы устанавливают лишь возможность события как физического явления, а не то, что оно фактически имело место. Доказательственное значение их примерно такое же, как и у результатов следственного эксперимента, устанавливающего возможность какого-либо события, да и просто при отсутствии элементарного алиби. Безусловное доказательственное значение имел бы лишь категоричный вывод об отсутствии вообще какой-либо информированности лица о "событии" (по аналогии с тем, когда обнаруженые на месте происшествия следы не принадлежат исследуемому лицу), но этот вариант имеет смысл лишь на начальном этапе, когда исследуемое лицо на самом деле не успело получить никакой информации и само отрицает свою любую осведомленность о любых деталях события. Поскольку ПФЭ часто проводится в условиях, когда исследуемое лицо само вербально декларирует свою осведомленность о деталях
события, но объясняет эту осведомленность не своим участием в событии, а изложенными выше причинами, следователь не может
пользоваться догадками, хотя бы и обоснованными, о связи между событием и информированностью исследуемого лица и поручает эксперту-полиграфологу установить эту причинную связь. Допустим, эксперт делает дальнейший вероятный вывод: "выявленная информация, вероятно, была получена исследуемым лицом в момент события вследствие отражения ниже перечисленных обстоятельств (указывается перечень обстоятельств)".
На сколько же эта вторая часть экспертного вывода придает доказательственную силу первой части? Как мы уже отмечали выше по аналогии с материальными следами, ровно настолько, насколько низка вероятность альтернативного информирования. Опять-таки, если экспертным путем установлено, что информация, вероятно, могла быть получена исследуемым лицом в момент события, то можно сделать альтернативный вывод о том, что столь же вероятно, она могла быть получена и иным путем, не в момент события. Мы возвращаемся к тем же 50%. С таким же успехом следователь мог подбросить монету. Но, к сожалению, для вынесения приговора нужна не вероятность совершения преступления, а достоверность. Собранная по делу информация, в том числе и содержащаяся в заключении эксперта, должна в своей совокупности однозначно объяснить установленные по делу обстоятельства. Если же возможно другое объяснение собранных по делу доказательств, в том числе и заключения эксперта как доказательства преступления, то они не будут являться источниками доказательства. Существует два подхода решения вопроса о доказательственном значении вероятных выводов эксперта: одни авторы считают, что такие выводы не могут использоваться в качестве доказательства, а имеют только ориентирующее значение, другие обосновывают их допустимость. В судебной практике тоже нет единства по этому вопросу. Некоторые суды ссылаются на них в приговорах как на
доказательства, другие их отвергают. Однако в любом случае надо иметь в виду, что доказательственная ценность таких выводов (если
таковую признать) значительно ниже, чем категорических, они являются лишь косвенным доказательством устанавливаемого экспертом факта.
Выводы в форме суждений возможности, как указывалось, даются в случаях, когда устанавливается физическая возможность какого-либо события, факта.
Доказательственная ценность альтернативного вывода, в котором эксперт дает два или более варианта, состоит в том, что он исключает все остальные варианты, а иногда позволяет в совокупности с другими доказательствами прийти к какому-то одному варианту. Условные выводы могут использоваться в качестве доказательств только при подтверждении условия, которое устанавливается не экспертным, а следственным путем.
Но эти все рассуждения теряют смысл, когда мы осознаем, что при ПФЭ для вывода, устраивающего инициатора, нам не нужно исследовать то, насколько много следов оставило происшествие (событие) в исследуемой личности, а напротив, мы исследуем личность, которая либо будучи участником реального события, сама в себе отразила свои собственные поведенческие акты и (или) их результаты), связанные с окружающей средой в момент этого события, либо которая не будучи участником реального или предполагаемого события, не отразила сама в себе интересующих инициатора реальных или предполагаемых поведенческих актов и (или) их результатов. Отсюда вытекает четкая альтернатива: интересующий инициатора поведенческий акт исследуемого лица либо был, либо он не был, и у эксперта не может быть промежуточного вероятного ответа между этими двумя вариантами настолько, насколько объективно знание исследуемым лицом самого себя, если оно вменяемо, обладает трезвой памятью и находится в здравом уме. То, что исследуемое лицо, будучи участником события, не может формально отразить всего события в целом со всех сторон со всеми без исключения нюансами и результатами, является не препятствием и не недостатком, а напротив, достоинством метода, поскольку
категоричное выявление или невыявление у исследуемого лица тех или иных поведенческих актов и(или) их результатов, интересующих
инициатора, позволяет инициатору на основании представленной экспертом ответной информации реально оценить ролевую функцию исследуемого лица и в сопоставлении с другими материалами дела помимо объективной стороны, даже в какой-то мере оценить субъективную сторону преступления и использовать эту информацию в качестве доказательства.
А.Ю.Кузнецов, Краснодар, 2008г.
Со времени первой психофизиологической экспертизы прошло немало лет. С началом практического ее внедрения в жизнь начали возникать неизбежные вопросы научного и методического обоснования.
Различные авторы предлагают свои экспертные методики, претендующие на принятие их в качестве единого образца. Наиболее известна «Видовая экспертная методика производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа» (1), подготовленная коллективом авторов в составе: Иванова Л.Н., кандидата медицинских наук; Комиссаровой Я.В., кандидата юридических наук, члена Совета Учебно-методического объединения образовательных учреждений профессионального образования в области судебной экспертизы; Пеленицына А.Б., кандидата биологических наук; Федоренко В.Н., кандидата биологических наук.
Указанными авторами проведена достаточно большая и качественная работа, но полагаю, мнение этого коллектива авторов все-таки не отражает "единого научно-методического подхода. Вызывают сомнение декларируемые цели и принципы решения экспертных задач: «В компетенцию полиграфолога входит формулирование вывода о степени информированности обследуемого лица о событии или его деталях, интересующих инициатора ПФИ, обусловленной наличием (отсутствием) в памяти человека образов, сформировавшихся в связи со случившимся. Данный вывод по форме может быть категорическим, однозначным, безусловным. Поскольку его правильное истолкование без использования специальных знаний в области полиграфологии затруднительно, полиграфолог также должен вынести суждение об обстоятельствах получения обследуемым лицом информации о событии, послужившем поводом для проведения ПФИ. При этом вывод полиграфолога может быть либо категорическим условным, либо вероятным. Поскольку число возможных вариантов расследуемого события не является конечным, а данные, содержащиеся в материалах дела, используемые при проведении ПФИ, преимущественно, нельзя считать доказанными, вывод об обстоятельствах формирования в памяти человека образов, связанных с событием, послужившим поводом для проведения ПФИ, следует давать в вероятной форме. При наличии достаточных данных может быть сформулирован категорический вывод о существовании (отсутствии) причинной связи между идеальными следами и обстоятельствами, повлекшими их образование, который в любом случае является условным и должен включать ссылку на то, что сделан он с учетом данных, содержащихся в материалах дела, либо сообщенных полиграфологу обследуемым лицом».(1)
В самом деле, заключение эксперта может являться источником как прямых, так и косвенных доказательств. Это зависит, прежде всего, от того, какие именно обстоятельства подлежат доказыванию по конкретному делу в соответствии с общими указаниями, содержащимися в УПК.
Воспользуемся авторским подходом к ПФЭ как к аналогу криминалистической экспертизы и попытаемся осмыслить применимость предлагаемых авторами подходов к формулировкам выводов эксперта.
Наибольшую силу имеют выводы эксперта об индивидуальном тождестве (идентификация отпечатка пальца, следы обуви и т. п.). На
практике такие формы считаются наиболее веским, а иногда и неопровержимым доказательством. Это действительно так, однако при одном условии — если идентифицированный след не мог быть оставлен при обстоятельствах, не связанных с преступлением. В случае с материальными следами, это устанавливается не экспертным, а следственным путем доказательством того, что лицо не могло быть на месте происшествия раньше или позже момента совершения преступления (вспомним Штирлица). Допустим, эксперт при ПФИ выявил наличие информированности обследуемого лица о событии (его деталях) и сделал первую
категоричную часть вывода: "В ходе проведенного исследования были выявлены психофизиологические реакции, свидетельствующие о том, что гражданин(ка) – Ф.И.О. располагает информацией о деталях случившегося" . Эта информированность сама по себе могла бы являться веским и неопровержимым доказательством, если следственным путем было доказано, что лицо не могло стать "информированным" в любое другое указанное им время, кроме момента самого события и любым другим способом: от свидетелей, потерпевших, сотрудников милиции, от присутствия в качестве понятого, от неизвестного незнакомого лица, от "кого-то из знакомых, конкретно кого не помню" и т.д. Таким образом, вероятность того, что лицо стало "информированным" именно в момент события, будет равна 50% если не доказана невозможность обратного, что соответствует и вероятности причастности лица к преступлению, равной 50%. Такие выводы устанавливают лишь возможность события как физического явления, а не то, что оно фактически имело место. Доказательственное значение их примерно такое же, как и у результатов следственного эксперимента, устанавливающего возможность какого-либо события, да и просто при отсутствии элементарного алиби. Безусловное доказательственное значение имел бы лишь категоричный вывод об отсутствии вообще какой-либо информированности лица о "событии" (по аналогии с тем, когда обнаруженые на месте происшествия следы не принадлежат исследуемому лицу), но этот вариант имеет смысл лишь на начальном этапе, когда исследуемое лицо на самом деле не успело получить никакой информации и само отрицает свою любую осведомленность о любых деталях события. Поскольку ПФЭ часто проводится в условиях, когда исследуемое лицо само вербально декларирует свою осведомленность о деталях
события, но объясняет эту осведомленность не своим участием в событии, а изложенными выше причинами, следователь не может
пользоваться догадками, хотя бы и обоснованными, о связи между событием и информированностью исследуемого лица и поручает эксперту-полиграфологу установить эту причинную связь. Допустим, эксперт делает дальнейший вероятный вывод: "выявленная информация, вероятно, была получена исследуемым лицом в момент события вследствие отражения ниже перечисленных обстоятельств (указывается перечень обстоятельств)".
На сколько же эта вторая часть экспертного вывода придает доказательственную силу первой части? Как мы уже отмечали выше по аналогии с материальными следами, ровно настолько, насколько низка вероятность альтернативного информирования. Опять-таки, если экспертным путем установлено, что информация, вероятно, могла быть получена исследуемым лицом в момент события, то можно сделать альтернативный вывод о том, что столь же вероятно, она могла быть получена и иным путем, не в момент события. Мы возвращаемся к тем же 50%. С таким же успехом следователь мог подбросить монету. Но, к сожалению, для вынесения приговора нужна не вероятность совершения преступления, а достоверность. Собранная по делу информация, в том числе и содержащаяся в заключении эксперта, должна в своей совокупности однозначно объяснить установленные по делу обстоятельства. Если же возможно другое объяснение собранных по делу доказательств, в том числе и заключения эксперта как доказательства преступления, то они не будут являться источниками доказательства. Существует два подхода решения вопроса о доказательственном значении вероятных выводов эксперта: одни авторы считают, что такие выводы не могут использоваться в качестве доказательства, а имеют только ориентирующее значение, другие обосновывают их допустимость. В судебной практике тоже нет единства по этому вопросу. Некоторые суды ссылаются на них в приговорах как на
доказательства, другие их отвергают. Однако в любом случае надо иметь в виду, что доказательственная ценность таких выводов (если
таковую признать) значительно ниже, чем категорических, они являются лишь косвенным доказательством устанавливаемого экспертом факта.
Выводы в форме суждений возможности, как указывалось, даются в случаях, когда устанавливается физическая возможность какого-либо события, факта.
Доказательственная ценность альтернативного вывода, в котором эксперт дает два или более варианта, состоит в том, что он исключает все остальные варианты, а иногда позволяет в совокупности с другими доказательствами прийти к какому-то одному варианту. Условные выводы могут использоваться в качестве доказательств только при подтверждении условия, которое устанавливается не экспертным, а следственным путем.
Но эти все рассуждения теряют смысл, когда мы осознаем, что при ПФЭ для вывода, устраивающего инициатора, нам не нужно исследовать то, насколько много следов оставило происшествие (событие) в исследуемой личности, а напротив, мы исследуем личность, которая либо будучи участником реального события, сама в себе отразила свои собственные поведенческие акты и (или) их результаты), связанные с окружающей средой в момент этого события, либо которая не будучи участником реального или предполагаемого события, не отразила сама в себе интересующих инициатора реальных или предполагаемых поведенческих актов и (или) их результатов. Отсюда вытекает четкая альтернатива: интересующий инициатора поведенческий акт исследуемого лица либо был, либо он не был, и у эксперта не может быть промежуточного вероятного ответа между этими двумя вариантами настолько, насколько объективно знание исследуемым лицом самого себя, если оно вменяемо, обладает трезвой памятью и находится в здравом уме. То, что исследуемое лицо, будучи участником события, не может формально отразить всего события в целом со всех сторон со всеми без исключения нюансами и результатами, является не препятствием и не недостатком, а напротив, достоинством метода, поскольку
категоричное выявление или невыявление у исследуемого лица тех или иных поведенческих актов и(или) их результатов, интересующих
инициатора, позволяет инициатору на основании представленной экспертом ответной информации реально оценить ролевую функцию исследуемого лица и в сопоставлении с другими материалами дела помимо объективной стороны, даже в какой-то мере оценить субъективную сторону преступления и использовать эту информацию в качестве доказательства.