Любопытно, что адепты полиграфологии это вовсе не считают недостатком – напротив, О.В. Белюшина откровенно признаёт выигрышность такой ситуации: "Особенности производства судебной экспертизы в отношении живых лиц действующим уголовно-процессуальным законодательством не урегулированы. Более того, ст. 47 и ст. 195 УПК РФ не содержат положений, дающих обвиняемому право отказаться от участия в судебной экспертизе, проводимой в отношении его" [5, с. 44]. Таким образом, с правами обвиняемого можно не считаться, а добровольный характер обследования заменяется принудительным. Категорически поддерживает эту идею и В.А. Семенцов: "решение следователя о проверке показаний на полиграфе должно быть обязательным для лица, которому оно адресовано. В связи с этим возникает необходимость разработки криминалистикой соответствующих методик и тактики проведения принудительной [курсив мой – А.Б.] проверки показаний на полиграфе" и далее: " проверка показаний свидетеля и потерпевшего на полиграфе не требует получения их согласия в письменном виде, как это предусмотрено в ч. 4 ст. 195 УПК РФ для судебной экспертизы (в нашем случае – психофизиологической)" [32, с 111–116]. Действительно, что там с ними церемониться!
Заслуживает внимания и ещё один примечательный пассаж той же О.В. Белюшиной, с удовлетворением констатирующей: "По общей норме ст. 28 Федерального закона о государственной судебно-экспертной деятельности проведение психофизиологической экспертизы в государственном судебно-экспертном учреждении без согласия испытуемого недопустимо. В то же время в силу ст. 41 указанного Закона на экспертов, не являющихся государственными судебными экспертами, приведённая норма не распространяется. Таким образом, возникает процессуальная возможность проведения негосударственными экспертами экспертизы принудительно" [4, с. 50]. Комментарии, как говорится, излишни.
Следует согласиться с Т.Ю. Ничипоренко, считающей, что "каждый случай применения полиграфа в доказывании по уголовному делу является попыткой придать доказательственное значение тому, что доказательством являться не может". Причину этого она видит в том, что оценка достоверности тех или иных сведений есть исключительная компетенция судьи, присяжных заседателей, прокурора, следователя и дознавателя, а не полиграфолога, заключение которого приходится расценить как вторжение в исключительную компетенцию органов предварительного расследования и суда [24, с. 45–48]. Кстати, с этим вполне согласны и Ю.К. Орлов и Ю.И. Холодный: "... эксперт-полиграфолог выходит за пределы своей компетенции и вторгается в сферу полномочий следователя и суда. И тут критики совершенно правы" [27].
По мнению проф. Л.А. Воскобитовой, полиграфолог фиксирует реакцию человека на заданные вопросы, однако правдивость или ложность показаний человека, с точки зрения юридической оценки, не имеет значения, поскольку не несёт фактической информации о том, что на самом деле происходило в прошлом. В имеющейся судебной практике, как правило, из заключений полиграфолога фактическая информация не выявляется. Полиграф лишь выдаёт определённые кривые, но именно человек придаёт им фактические и содержательные смыслы. Когда судья перестаёт понимать разницу между фактической информацией и формальными документами уголовного дела, он перестаёт быть судьёй .
Вопрос о допустимости результатов полиграфологического исследования как процессуальных доказательств неразрывно связан с правом лица не давать показаний против самого себя, провозглашённым ст. 51 Конституции РФ. Строго говоря, даже достоверно установленная ложность показаний обвиняемого, подтверждённая полиграфологическим исследованием, не влечёт для обвиняемого никаких юридических последствий, поскольку он не обязан свидетельствовать против себя, на нём не лежит бремя доказывания своей невиновности, а процессуальные требования предупреждения об ответственности за дачу заведомо ложных показаний к нему не относятся.
Подчеркнём, что и данное подозреваемым, обвиняемым согласие пройти полиграфологическую процедуру (на которое традиционно ссылаются адепты полиграфологии) дела ничуть не меняет, ибо он, давая такое согласие, не может предвидеть своей реакции на задаваемые вопросы и сознательно контролировать её. При этом, если в ходе обычного допроса, услышав вопрос следователя и видя, что его прямо или косвенно понуждают свидетельствовать против себя, допрашиваемый вправе просто отказаться отвечать (и даже отказаться давать показания вообще), то здесь ситуация принципиально иная. Вопрос прозвучал, реакция на него прибором уже зафиксирована и может быть интерпретирована оператором вне зависимости от того, ответил ли испытуемый или отказался отвечать. Более того, даже промежуток времени, в течение которого испытуемый размышляет, отвечать ему или отказаться, может быть подвергнут определённой интерпретации. Таким образом, лицо, подвергаемое полиграфологическому тестированию, может быть фактически принуждено против своей воли свидетельствовать против самого себя.
Обычным возражением адептов полиграфологии является то, что и взятый у обвиняемого образец крови, подвергнутый ДНК-анализу, тоже может в итоге "свидетельствовать" против своего хозяина, причём против его воли. Однако, во-первых, закон не предусматривает согласия обвиняемого на предоставление подобного образца – он таки может быть взят и принудительно. Во-вторых, "свидетельство" образца крови объективно и в принципе не может и не должно зависеть от волеизъявления его хозяина.
Н.Н. Китаев указывает, что "использование отдельными судьями при вынесении приговора результатов опроса на полиграфе в качестве уголовно-процессуального доказательства является противозаконным, а тенденция умножения таких случаев судебной практикой требует немедленного официального разъяснения со стороны Верховного суда РФ" [14, с. 21–22; 13, с. 32–34].
Надо заметить, что судебная практика, хоть и не всегда, но тоже даёт примеры взвешенного отношения к полиграфологическим исследованиям.
Так, в ноябре 2011 г. Военная коллегия ВС РФ в кассационном определении по делу № 203-011-4 отменила приговор суда I инстанции, отметив, что "делая вывод о причастности осуждённых Х. и Ф. к убийству К. и признавая достоверными показания свидетеля Кр. о том, что он знает о совершённом убийстве со слов Х. и Ф., суд сослался на заключения "психофизиологических экспертиз", в ходе которых правдивость сообщаемых Кр. и Ф. сведений проверялась с помощью технического средства – полиграфа. Однако экспертом не представлено и судом не установлено научно-обоснованное подтверждение надёжности и достоверности результатов подобных исследований, которые позволяли бы признать их доказательством по уголовному делу в соответствии с требованиями ст.ст.74 и 80 УПК РФ" .
Подобная позиция по-прежнему поддерживается Верховным Судом РФ.
Так, в своём кассационном определении от 04.10.2012 № 34-012-12 Судебная коллегия по уголовным делам вновь подтвердила, что, согласно уголовно-процессуальному закону психофизиологические исследования не являются доказательствами, и изменила приговор Мурманского областного суда от 23 июля 2012 г. в отношении Б. и Ш., исключив ссылку на использование заключений по результатам проведённых в ходе предварительного следствия психофизиологических экспертиз, при которых исследовались показания Б. и III., в качестве доказательств, подчеркнув, что такие заключения не соответствуют требованиям, предъявляемым уголовно-процессуальным законом к заключениям экспертов, а такого рода исследования, имеющие своей целью выработку и проверку следственных версий, не относятся к доказательствам согласно ст. 74 УПК РФ.
Ответить с цитированием
Сообщение от Bobrov A.
